Революция 1917 года, безусловно, повлияла на психическое состояние здоровья населения России. Резкая смена власти, террор, переживание непосредственной опасности для жизни и зачастую полной беззащитности, насильственный передел собственности, дальнейший голод и разруха, вторая мировая война с ее огромными жертвами — все это являлось объективной базой для развития социально-стрессовых расстройств в российской истории. Отсутствие официально зарегистрированного значительного роста числа больных неврозами и другими пограничными состояниями объясняется не только идеологической линией правящей партии, при которой недопустимы были сомнения и признание ошибок, но и нехваткой научных знаний и ресурсов для ведения исследований такого рода и статистической фиксации.
- Кроме того, практиковалась соответствующая редукция и резекция официальной статистики под идею непогрешимости социалистического общества, где просто не может быть большого числа больных неврозами.
Крупные города после войны зачищались от инвалидов, а статистика – от психически пострадавших от политической ситуации.
Тоталитарный режим умело изолировал народные массы от возможности свободно мыслить, замечать преступления власти, учитывать спланированное влияние на народ. Любой запрет гласности влечет ограничение мышления, хоть на уровне семьи (в нашей семье не говорят о «деньгах», о «сексе», «об убийстве бабушки», о «самоубийстве дедушки» — все это влечет психоз), хоть на уровне страны – если мы не можем говорить о президенте, о правительстве, о войнах, об убийствах, о жертвах и палачах. Все эти запреты в итоге ведут к когнитивным ошибкам психотического толка, и расплачиваются за них несколько следующих поколений.
После развала Советского Союза при попытке проанализировать уровень психического здоровья населения огромной страны были обнаружены признаки дезадаптации, возникшей в условиях социальных изменений обществе. Большое количество людей испытывало социально-стрессовые расстройства (ССР) разной степени тяжести в связи с психогенно-актуальной социально-экономической и политической ситуацией (Александровский Ю.А., 1991).
Люди фактически перенесли коллективную травму, пытаясь адаптироваться к новым политическим идеалам, ломке общественного сознания, смене экономической парадигмы, увеличении дистанции частной жизни от государства.
Вследствие пропаганды и аффективных реакций на массовый уровень тревоги критическое мышление становится роскошью как с тоталитарной, так и демократической сторон, копинг-стратегии теряют эффективность применительно к ситуации, и люди начинают болеть.
Тоталитарные режимы привычно используют разноплановую идеологическую обработку масс, что создает для социума некоторый уровень защиты от невротизации. И на ментальном уровне большинство укрепляется в истинной вере в выбранную и достаточно безопасную точку зрения.
При этом З. Фрейд при оценке психологии масс в критические периоды специально выделяет подчеркнутую аффективность, внушаемость, легковерие, предпочтение слухов официальной информации, «заразительность» переживаний и убеждений (Фрейд З., М., 1991).
Аналогичные «модели» можно выявить при анализе психического здоровья населения в разные периоды развития не только России, но и других стран в критические периоды исторического развития.
Подобных периодов всегда достаточно в ходе развития человечества – ведь войны, смены политических режимов, борьба за власть неизбежны там, где есть некоторое количество людей.
Об этом, в частности, пишет известный немецкий психиатр Карл Ясперс, анализируя изменения психического состояния людей в Германии после ее поражения в первой мировой войне и сопоставляя их с «психическими явлениями» в «неспокойные времена» — после эпидемии чумы в XIV в., во время Великой французской революции, а также после революции 1917 г. в России.
- Ясперс приходит к заключению, что наблюдаемые во все эти периоды глубокие эмоциональные потрясения касаются популяции в целом. Они «воздействуют на людей совершенно иначе, чем потрясения сугубо личного свойства». В первую очередь наблюдается утрата ценности человеческой жизни. Это выражается в равнодушии к смерти, снижении осторожности в опасных ситуациях, в частности в увеличении числа дуэлей (XVII-XVIII вв.), готовности жертвовать жизнью «без всяких идеалов». Наряду с этим отмечается «неуемная жажда наслаждений и моральная неразборчивость».
Детальные описания психических изменений у населения под влиянием макросоциальных кризисных ситуаций можно найти в ряде специальных публикаций, начиная со второй половины XIX в. В частности, русский психиатр Ф.Е. Рыбаков (1906) в докладе, сделанном на заседании Московского общества невропатологов и психиатров, отмечал «причинную связь» между политическими событиями того времени (революция 1905 года) и психическими расстройствами.
Он обратил внимание на то, что погромы, забастовки, принудительное участие в стачках вызывают, особенно у лиц, «пассивно участвующих в политическом движении», тревогу, страх, «подавленность в действиях», острый бред и другие расстройства. В дальнейшем у этих лиц наблюдается изменение характера.
В итоге стоит признать, что социально-стрессовые расстройства отмечаются в разных странах у большого числа жителей при резком изменении укоренившегося массового сознания, образа жизни и привычных ориентиров.
Жизненная катастрофа в этих случаях несколько растягивается во времени, необходимом для осознания происходящего, что отличает такие расстройства от посттравматических стрессовых расстройств (ПТСР) и острых реакций на стресс.
На постсоветской территории нужно учитывать последствия длительного господства тоталитарного режима, воспитавшего несколько поколений людей на псевдодемократических принципах, разрушение и утрату общепринятой духовной и экологической основы организации жизни миллионов людей; экономический и политический хаос, безработицу и экономическое расслоение общества, обострение межнациональных конфликтов, спровоцировавших локальные гражданские войны и появление миллионов беженцев. Как следствие, все это сопровождает рост гражданского неповиновения и преступности.
- Указанные причины и их затянувшийся характер обусловили распад привычных социальных связей, множество мелких внутриличностных и межличностных конфликтов. В основе этого лежат не столько социально-нравственные, сколько общие социально-экономические и политические проблемы. Переживания личного опыта в этих случаях становятся социальным фактором.
Переосмысление жизненных целей и крушение устоявшихся идеалов и авторитетов, нередко приводящие к утрате «образа жизни», обнищание, затронувшее большую часть населения, неверие обещаниям руководства, отсутствие надежд на улучшение ситуации — все это породило тревожную напряженность и, по мнению некоторых авторов (Положий Б.С., 1994, 1998, и др.), способствовало развитию «кризиса идентичности личности».
Кризис определяется ригидностью личностных установок и стереотипов поведения в условиях меняющихся общественных и экономических отношений.
- При радикальных и стремительных изменениях в жизни общества люди буквально теряют «чувство самого себя», что влечет три клинических варианта адаптации:
Первый — «подавленный» (апатичный, отчужденный, тревожно-депрессивный тип реакции).
Второй – «агрессивный» (аффективный, бесконтрольный, возбудимый тип реакции).
Третий – «фантазийный» (магически-мыслящий, бредоподобный, убежденный, идейный тип реакции).
Конечно, такое разграничение не учитывает множество индивидуальных особенностей людей и их копинг-стратегий, но при этом подчеркивает основные направления клинических форм реакций на макро-стрессы и всю серьезность ситуации.
Утрата характерного для россиян чувства общности и коллективизма, массовые и острые индивидуальные конфликты создали огромный и конгломерат социально-психологической напряженности, на фоне которого у многих людей развиваются психологические (доклинические) и клинически оформившиеся варианты социально-стрессовых расстройств.
Берегите себя.
